900 дней и ночей ада

Сахар оказался горьким

— О нападении фашистов в воскресный полдень сообщил нарком иностранных дел Вячеслав Молотов, — вспоминает Лилия Андреевна. — Я прибежала домой и сказала родителям: давайте продуктами запасаться! Но как-то не верилось, что это всерьез. Пройдет день, ну неделя — захватчиков выгонят и войне придет конец.

Примерно также было и с блокадой, когда германская армия вплотную подошла к Ленинграду. 8 сентября группа войск «Север» захватила Шлиссельбург, после чего город на Неве оказался во вражеском окружении. Вообще в сентябре 1941 года Лиля Пушкина собиралась пойти в первый класс. Хотелось надеть форму, сесть за парту и почувствовать себя серьезной и ответственной, пусть и ученицей, но почти взрослой. Но мечтам не суждено было сбыться. Безмятежное детство юной ленинградки оборвалось в июньское воскресенье, когда тысячи тарелок-репродукторов сообщили стране зловещую новость: война! Но еще более страшная весть распространилась чуть позже, когда враг почти вошел в Ленин­град.

— Мы жили возле Нарвских ворот и немец уже подошел к Стрельне, — рассказывает Лилия Пушкина. — Поняли: это серьезно, но все равно считали, что оккупация продлится недолго. Мы верили, что победим и с этой верой жили все 900 дней и ночей.

Если враг стоял лишь на подступах к северной столице Страны Советов, то голод захватил ее изнутри. Живым ленинградцам не верилось, что они все еще живы.

— Пожар на Бадаевских продуктовых складах, случившийся в начале блокады, — жуткое зрелище, — продолжает рассказ жительница осажденного города. — Над головой сплошное черное небо, а под ним зловещее багровое зарево. На месте сгоревших складов люди вырыли огромный котлован, собирали землю, в которой могли быть сахар и мука. Мама с братом тоже приносили эту землю, засыпали снегом и растапливали ее. Меня дважды в день поили таким настоем. Он был не сладким от сгоревшего сахара, а горьким.

Выжить было невозможно

Хлебные карточки в Ленинграде были введены еще до начала блокады. А 2 сентября 1941-го нормы были снижены, казалось, до минимума: рабочим и инженерно-техническим работникам — по 600 граммов хлеба, служащим — по 400, детям и иждивенцам — по 300 граммов. Но и это был еще не предел. Впо­следствии они снижались еще пять раз! Почти месяц — с 20 ноября по 25 декабря первого года войны — хлебный паек ленинградцев ­составлял лишь 125—250 граммов.

Спустя годы специалисты констатируют: выжить при таком питании (не более 1300 килокалорий в сутки) физически невозможно. И все-таки ленин­градцы выжили!

— Мама приносила хлеб и делила его на две части, оставляя половину на вечер, — вспоминает Лилия Андреевна. — А «дневной» кусочек она разрезала на три равные части: для себя, меня и моего брата. Было полуобморочное состояние. Во сне мы видели только хлеб. Во сне его кусали, жевали, а просыпались от голода. В городе съели абсолютно всех животных. Столярный клей, приправленный уксусом, казался волшебным лакомством. Как-то мама сделала из щавеля лепешки и поджарила их на олифе. От этого запаха нас выворачивало наизнанку, но мы их ели.

Весны в 1942-ом в Ленинграде не было. Горожане съели все набухшие на деревьях почки, всю траву.

— Мы бы точно умерли, если б не приехал с фронта отец, который привез солдатские сухари. Вот сухари нас и спасли, — констатирует собеседница.

В Бога верили больше, чем в Сталина

Количество жертв Ленинград­ской блокады достоверно неизвестно. Очевидно только, что официальные данные, представленные на Нюрнбергском процессе (600 тысяч человек), явно занижены. Известно, что к началу блокады в осажденном городе проживали 2,5 миллиона человек, а в 1943-м в живых остались 600—620 тысяч ленинградцев.

Что помогло им выжить? Ведь, кроме голода, на горожан обрушился еще и холод. Ленинград атаковали полчища крыс, и только строжайшая дисциплина уберегла его от эпидемии.

— Каждый день мы проклинали Гитлера, — рассказывает Лилия Пушкина. — Не вспомню сейчас, чтобы сильно восторгались Сталиным. В Бога, наверное, верили больше, хотя в церковь не ходили. А когда Ленинград облетел самолет с иконой Казанской Божьей Матери, в спасение поверило большинство ленинградцев.

День полного снятия блокады наряду с Днем Победы стал для Лилии Андреевны Пушкиной главным праздником. С окон сняли светомаскировку, включили уличные фонари, возобновилось движение трамваев. Но саднящее чувство голода преследовало освобожденных ленин­градцев еще многие годы.

— Наемся, встану из-за стола и все равно кажется, что голодна, — отмечает Лилия Андреевна. — Так продолжалось до середины шестидесятых. Но и сегодня, когда отрезаю хлеб, обязательно оставляю запас на завтра. Не могу иначе. Привычка.

После войны Лилия Пушкина окончила институт, вышла замуж (супруг — известный инженер-конструктор Валентин Рось — умер в январе прошлого года), родила дочь. Ее судьба сложилась вполне счастливо. Но когда она слышит пренебрежительное «подумаешь, блокадница», на глаза наворачиваются слезы.

— Сейчас осталось немного людей, знающих, что такое Ленинградская блокада. Мои ровесники это знали. Обидно, что порой к нам относятся снисходительно. Дескать, всем было тяжело, все голодали. К сожалению, так считают и некоторые молодые люди и чиновники.

А для жителей блокадного Ленинграда, которых судьба разбросала по всему бывшему СССР, признание их подвига так же важно, как и осознание самого смысла жизни. Ведь вся их жизнь стала подвигом.